Можно прочитать десятки книг о писательском мастерстве. Можно просто сесть за стол и начать писать, что называется, «из головы». Но оба варианта не слишком рабочие, если не подкрепить их опытом других писателей. Чужие книги дают импульс, который заставляет разбирать их и выводить собственные, только вам подходящие формулы. Все это возможно при условии, что книги хорошие и действительно зацепили. Тогда от чтения будет толк и журналисту, и писателю, и автору, и редактору.

Мы занимаемся контент-маркетингом много лет: пишем статьи в СМИ, ведем корпоративные блоги, запускаем и раскручиваем Telegram-каналы. В этой статье мы собрали 16 художественных и нон-фикшн произведений, которые зацепили и помогли в работе, и объяснили, чему у них можно поучиться. 

Оглавление

• Варлам Шаламов. «Колымские рассказы»
• Ильф и Петров. «Одноэтажная Америка»
• Иван Бунин. «Окаянные дни»
• Николай Носов. «Незнайка на Луне»
• Алексей Толстой. «День Петра»
• Антон Чехов. «Из Сибири»
• Джордж Оруэлл. «Фунты лиха в Париже и Лондоне»
• Туве Янссон. «Муми-тролли»
• Владимир Маяковский. Стихи
• Лев Ландау и Юрий Румер. «Что такое теория относительности»
• Уинстон Черчилль. «Никогда не сдаваться!» и «Война на реке»
• О. Генри. Рассказы
• Курт Воннегут. «Бойня номер пять»
• Эрнест Хемингуэй. Рассказы
• Юз Алешковский. «Николай Николаевич»

Варлам Шаламов. «Колымские рассказы»

Это сборник рассказов о жизни заключенных в лагерях конца 1930-х и 1940-х годов. Художественное исследование быта тех мест, психологии людей, оказавшихся не в самых приятных (мягко говоря) условиях. При этом от «художественности» Шаламов намеренно отказывается — его стиль максимально лаконичен, местами даже сух, но все-таки это не документалистика, не дневник. «Подсаженные» (как говорил сам автор) детали просто хватают читателя, не дают оторваться от книги и погружают в очень густую и смрадную атмосферу лагерного быта. Вот пример из рассказа «Сухим пайком»:

«Мы поставили принесенную нами железную печку в избу и, хотя было лето, затопили ее. Теплый сухой воздух был необычайного, чудесного аромата. Каждый из нас привык дышать кислым запахом поношенного платья, пота – еще хорошо, что слезы не имеют запаха».

Весь абзац — вполне бытовое описание. А в конце удар под дых — «хорошо, что слезы не имеют запаха». Почему это работает? Слезы действительно не пахнут, очевидный факт. Однако часто ли мы задумываемся об этом? Не часто, поэтому деталь неожиданна (вообще все очевидное, но не замеченное, оказывает такой эффект). Фраза создает конфликт на уровне быта: теплый и сухой ароматный воздух против кислого запаха и слез.

Такими приемами сухие, на первый взгляд, тексты Шаламова набиты под завязку.

Ильф и Петров. «Одноэтажная Америка»

В 1935 году советские журналисты-писатели Илья Ильф и Евгений Петров приехали в США, что уже удивительно: в СССР 1930-х было не много журналистов, посещавших Штаты. А Ильф с Петровым не просто посетили, а дважды проехали страну из одного конца в другой. Из этой поездки родился один из самых знаменитых советских путевых дневников. И остается таким до сих пор по нескольким причинам.

Во-первых, это не топорная пропаганда в стиле «посмотрите, как у них все плохо». Это тонкая работа, внимательный и уважительный взгляд на простых американцев и американский быт:

«…всегда переполнены нормальные ресторанчики для небогатых людей, принадлежащие могучим трестам. Самый популярный из них — «Чайльдз» — стал в Америке отвлеченным понятием недорогой и доброкачественной еды. «Он обедает у Чайльдза». Это значит — он зарабатывает тридцать долларов в неделю. Можно, находясь в любой части Нью-Йорка, сказать: «Пойдем пообедать к Чайльдзу», — до Чайльдза не придется идти больше десяти минут. Дают у Чайльдза такую же чистенькую, красивую пищу, как в кафетерии или автомате. Только там у человека не отнимают маленького удовольствия посмотреть меню, сказать «гм», спросить у официантки, хороша ли телятина, и получить в ответ «иэс, сэр!».

Во-вторых, в «Одноэтажной Америке» много южного юмора, так свойственного Ильфу и Петрову:

«Денег было немного. Настолько не много, что прям можно сказать — мало.

Однажды он приходит к своим знакомым и радостно сообщает: «Вы знаете, у моей жены такие красивые руки, что с них уже лепят бюст!»

Юмор, уважение к деталям — этому точно стоит поучиться.

Читайте также: А ловко ты придумал! 5 способов найти сильную идею для статьи, о которых редко вспоминают

Иван Бунин. «Окаянные дни»

Это книга издана в 1926 году и представляет собой московские и одесские дневниковые записи Бунина с 1918 по 1920 год. Вот только дневником назвать ее нельзя. Бунин сильно переработал часть своих старых записей, часть восстановил по памяти — в итоге получилась очень эмоциональная вещь, которая состоит из газетных цитат, мыслей автора, чужих прозаических и поэтических текстов, очень разнообразная стилистически. Где-то Бунин пишет в типичном для него пышном и точном стиле со множеством эпитетов, с подробным описанием, а где-то превращается в очеркиста, который обходится двумя-тремя фразами.

Вот буквально в двух предложениях автор описывает титанические изменения в молодом человеке:

«К. говорит, что у них вчера опять был Р. Сидел четыре часа и все время бессмысленно читал чью-то валявшуюся на столе книжку о магнитных волнах, потом пил чай и съел весь хлеб, который им выдали. Он по натуре кроткий, тихий и уж совсем не нахальный, а теперь приходит и сидит без всякой совести, поедает весь хлеб с полным невниманием к хозяевам. Быстро падает человек!»

А так показывает свое отношение к революции через газетные цитаты (и даже подчеркивает их стилистические особенности):

«Газеты особенно неистовы: «Германия захвачена за горло разбойничьей шайкой! К оружию! Еще минута — и вулкан вспыхнет, пурпурное знамя коммунизма зацветет, зареет над всем миром! Но момент серьезен… Пусть же гудит набат! Не время калякать!»

В киевском «Коммунисте» замечательная речь Бубнова «о неслыханном, паническом, постыднейшем бегстве красной армии от Деникина».

Так что если нужно узнать, как переключаться из одного регистра в другой, как строить полноценное повествование из обрывков — читайте «Окаянные дни». Кстати, у этого текста великолепная концовка с клифхенгером. Спойлерить не буду.

Николай Носов. «Незнайка на Луне»

Это заключительная часть трилогии про «Незнайку». Во всех книгах Носов через истории коротышек объяснял сложное простыми словами: показывал принципы работы воздушного шара, демонстрировал законы Ньютона и т. д. А вот в третьей части он сделал акцент на устройстве капиталистического общества. Писатель объясняет, что такое частная собственность и как она работает, что такое акции и как получать с них прибыль, в чем основа неравенства. В общем, занят тем, чем и тысячи авторов, которые пишут сегодня на тему бизнеса и экономики.

При этом в книге много ярких фраз, которые давно растащили на цитаты:

«Наконец он все же набрался храбрости настолько, что решился признаться в собственной трусости».

«Каждый, кто покупал «Газету для дураков», говорил, что он покупает её не потому, что считает себя дураком, а потому, что ему интересно узнать, о чём там для дураков пишут».  

Так что книжка совсем не детская. Особенно если учесть, что в ней есть яркие черты антиутопии в стиле Олдоса Хаксли и Джорджа Оруэлла. 

Алексей Толстой. «День Петра»

Это небольшой рассказ, который описывает день из жизни Петра Первого. В отличие от романа «Петр Первый», где царь представлен как фигура жесткая, но идеализированная, здесь он показан как человек жестокий, как реформатор, которого не понимают, а только боятся. Однако читать рассказ стоит не поэтому: Толстой показал, что значит монтаж, как в тексте можно добиться полного ощущения того, что ты смотришь кино или даже снимаешь его, как добавить образу объем и достоверность.

Вот несколько абзацев для примера:

«Одного слова, движения бровей было достаточно, чтобы поднять на сажень берег Невы, оковать его гранитом, ввинтить бронзовые кольца, воздвигнуть вон там, поправее трех ощипанных елей, огромное здание с каналами, арками, пушками у ворот и высоким шпилем, на золоте которого загорится северное солнце.

Грызя ноготь, Петр исподлобья посматривал на то место, где назначалось быть адмиралтейству. Там, на низком берегу, стояли длинные бараки с дегтем, пенькой, чугунными отливками; кругом строились леса, тянулись тележки по гребням выкидываемой из каналов зеленоватой земли, и сколько еще нужно было гнева и нетерпения, чтобы поднялся из болот и тумана дивный город!»

В первом абзаце — образ будущего Петербурга, образ Петра как бога, который одним словом может построить город. Во втором — мы уже спускаемся на землю с бараками и царем, который грызет ноготь (отличная деталь, которую стоит взять крупным планом!).

А если прочесть и роман, и рассказ, станет понятно, как по-разному можно представить одно и то же явление (строительство Петербурга) и человека.

Антон Чехов. «Из Сибири» 

Чехова вообще стоит читать, чтобы научиться краткости. Но чаще рекомендуют его художественную прозу, нон-фикшн обходят стороной, а зря. В очерке «Из Сибири» Чехов показывает, как буквально в нескольких предложениях можно описать характер и всю жизнь человека, вывести тип, причем часто автор нарушает каноны очерка, добавляя свои предположения. Вот идет по сибирской дороге большая крестьянская семья. В ней затесался грязный оборванный мужичок с двумя скрипками. Можно так и написать, но Чехов добавляет свои мысли:

«Позади всех плетется мужик, не похожий на других. У него бритый подбородок, седые усы и какой-то непонятный клапан позади на сермяге; под мышками две скрипки, завернутые в платки. Не нужно спрашивать, кто он и откуда у него эти скрипки. Непутевый, не степенный, хворый, чувствительный к холоду, неравнодушный к водочке, робкий, всю свою жизнь прожил он лишним, ненужным человеком сначала у отца, потом у брата. Его не отделяли, не женили…» 

С точки зрения журналистики прием манипулятивный. Но с точки зрения художественного воздействия — мощный. Личная история всегда цепляет. И у Чехова можно поучиться. как встраивать такие истории в нон-фикшн.

Читайте также: Как работать с авторами. Практическое пособие

Джордж Оруэлл. «Фунты лиха в Париже и Лондоне»

Все знают Оруэлла как автора антиутопии «1984» или притчи «Скотный двор», но в его первом крупном произведении — автобиографической повести «Фунты лиха в Париже и Лондоне» — нет ни следа притчи или антиутопии. Зато есть много бытовых подробностей о жизни бедняков в Париже и Лондоне. Подробностей, которые автор прочувствовал на себе, работая мойщиком посуды, живя в комнате размером чуть больше коробки из-под холодильника и временами голодая. При это Оруэлл необычайно афористичен в этом тексте, чему стоит поучиться:

«Нищета избавляет от общих правил так же, как деньги от труда».

«Перетрудиться — отличное средство для возбуждения жалости к себе».

«Экспериментально устанавливаешь, что после недели на хлебе и маргарине мужчина больше не мужчина, только брюхо с какими-то деталями».

«Звёзды даром представлены; глаза раскрой и без билета гляди спектакль».

Туве Янссон. «Муми-тролли»

Серия книг про муми-тролей считается детской литературой. Но это только на первый взгляд. В каждой книге есть второе дно, личная история писательницы, вплетенная в сказку: и главный роман ее жизни, и воспоминания о детстве, и мысли о мифах страны, в которой она выросла. 

Каждый персонаж имеет свой яркий образ и транслирует нехитрые житейские мудрости. Нехитрые опять же на первый взгляд. Если вчитаться внимательно за ними кроются рассуждения об одиночестве, любви, смерти, долге: 

«Жизнь страшно осложняется, когда хочешь обладать вещами, носить, держать их при себе. Вот почему я только смотрю на вещи, а когда снимаюсь с места, уношу их в своей голове. По-моему, это куда приятнее, чем таскать за собой чемоданы».

«Одинаково важно знать две вещи: как быть одному и как быть с другими»

И все это в густой сказочной атмосфере, которую писательница создает с помощью очень лаконичного и живого языка. Даже банальная экспозиция с первых слов погружает читателя в этот мир:

«Время шло, а дождик все лил. Такой дождливой осени еще не бывало. С гор и холмов стекали потоки воды, и прибрежные долины стали топкими и вязкими, травы не засыхали, а гнили. Лето вдруг кончилось, словно его и вовсе не было, дороги от дома к дому стали очень длинными, и каждый укрылся в своем домишке».

Владимир Маяковский. Стихи

Маяковский был новатором: он сломал привычный ритм стиха, привычный визуальный образ (вспоминаем знаменитую лесенку), придумал сотни новых слов, но главное — очень ярко показал красоту звучащего слова. Поэт всегда ориентировался на фонетику, на звук. Он даже редактировал переводы своих стихов на слух: ему читали на немецком, а он, не зная языка, говорил, каких звуков не хватает. Поэтому Маяковского нужно читать только вслух, чтобы почувствовать, что такое ритм и аллитерация, которые не будут лишними и в прозе:

«Вы думаете, это бредит малярия?

Это было,

было в Одессе.

«Приду в четыре», — сказала Мария.

Восемь.

Девять.

Десять».

Лев Ландау и Юрий Румер. «Что такое теория относительности»

Лев Ландау и Юрий Румер — серьезные ученые, которые занимались серьезными вещами, такими как квантовая физика. При этом они не боялись потратить свое время на то, чтобы объяснять сложное доступным языком. Одним из результатов потраченного времени стала книга «Что такое теория относительности». На простых бытовых примерах авторы сначала объясняют основные понятия, а затем складывают их в теорию относительности, опять же не забывая о простых бытовых примерах. Это идеальный образец того, как можно объяснять очень сложные вещи, используя принцип «от частного к общему». Цитаты здесь бесполезны, потому что ценность книги прежде всего в структуре подач информации.

Уинстон Черчилль. «Никогда не сдаваться!» и «Война на реке»

«Никогда не сдаваться!» — сборник речей Уинстона Черчилля. Об одной из них, Фултонской, точно знает каждый — в школе рассказывали. Но вообще любая речь Черчилля достойна изучения: яркие метафоры, точность, броские названия, способность показать слабые стороны оппонента и умение не скрывать свои — все это не раз опробовано на публике, пусть и в прошлом веке. Лучше любого учебника по бренд-коммуникации.

Вот отрывок из «Пересохшей сточной канавы радикализма», первой публичной речи Уинстона Черчилля. Она посвящена выплате компенсаций для рабочих, пострадавших на производстве:

«Пока компенсации предусматриваются лишь для тех, кто занят в опасном производстве. Радикалы, которые всегда недовольны предложениями либералов, но приобретают склонность к либерализму, как только речь заходит о чужих деньгах, задаются вопросом, почему бы не распространить действие этого закона вообще на всех. Подобные скоропалительные популистские решения вполне в духе радикалов. Их тактика напоминает мне историю о человеке, который, узнав о пользе проветривания, выбил все окна в собственном доме и вскоре умер от ревматизма».

«Война на реке» — это история завоевания Судана англо-египетскими войсками. Книга намного шире обозначенной темы. Во-первых, сам Черчилль участвовал в этой войне, так что недостатка в личных впечатлениях нет. Во-вторых, он дает большой очерк об истории Судана и его народа. В-третьих, книга написана прекрасным ярким языком.

Так Черчилль иллюстрирует важность реки Нил для региона:

«Жизнь есть только на берегах Нила. Если кому-либо придет в голову отправится на запад от берегов реки, то до самого американского побережья он не встретит ни одного поселения, не почувствует запаха дыма от костра, на котором готовится пища; лишь изредка будут попадаться одинокие палатки арабов из племени каббаб или стоянки караванов. Если же кто-нибудь предпочтет восточное направление, то до того момента, как на горизонте покажется Бомбей, окружать путешественника будут только песок, море и солнце. Там, где все живое нуждается в друге, одиноко чувствует себя даже нить чистой воды».

Можно было просто написать, что на сотни километров от Нила нет никого и ничего, что там мертвая земля. Но это не вызывает никаких эмоций. А вот запах костра (точнее, его отсутствие), пустая долгая дорога и одинокая нить чистой воды — это яркие, почти осязаемые примеры, которые затягивают в текст с головой. 

О. Генри. Рассказы

О. Генри — мастер коротких смешных рассказов. В них нет глубокого психологизма, разговоров о смысле жизни или сложных метафор. Зато всегда есть четкая структура и понятные приемы усмешнения: неожиданная финальная фраза, доведение до абсурда, сравнение несравнимого и т. д. Это помогает разобрать юмор по косточкам и понять, как строиться рассказ: экспозиция, завязка, развитие, кульминация, финал. 

Например, у О. Генри есть рассказ «Родственные души», схема которого легко укладывается в пару предложений — вообще это свойство любых произведений с четкой структурой. Итак, грабитель забирается ночью в дом богача. Бандит приказывает богачу поднять руки вверх.Тот говорит, что из-за ревматизма сделать этого не может. Грабитель говорит, что тоже страдает ревматизмом и спрашивает, чем лечится его жертва. Так они беседуют о болезни, а потом вместе идут выпить. Конец.

А вот полноценный рассказ, который О. Генри уместил всего в два предложения:

«Шофёр закурил и нагнулся над бензобаком посмотреть, много ли осталось бензина. Покойнику было двадцать три года».

Курт Воннегут. «Бойня номер пять»

Курт Воннегут участвовал во Второй мировой войне в составе американской армии, был в плену. лично наблюдал почти полное уничтожение Дрездена. И свои мучительные впечатления он перенес в «Бойню номер пять». Вы не найдете здесь натуралистичных описаний ужасов войны, образов хищных нацистов или бравых героев. Воннегут описывает войну, не описывая войну. Получается пронзительно и мощно.

Но у «Бойни номер пять» стоит поучиться не только искусству непрямого рассказа. Роман написан, как говорил сам автор, в «шизофренично-телеграфном» стиле: сюжет нелинеен и состоит из разрозненных фрагментов. Отдельное удовольствие — прочитать текст и попытаться собрать эти фрагменты в линейный рассказ с началом, серединой и концом. Это даст сильное понимание, как можно разорвать линейный сюжет и сделать его интереснее:

«Как специалист по развязкам, завязкам, характеристикам, изумительным диалогам, напряженнейшим сценам и столкновениям, я много раз набрасывал план книги о Дрездене. Лучший план, или, во всяком случае, самый красивый план, я набросал на куске обоев».

Эрнест Хемингуэй. Рассказы

Именно в жанре рассказа Хемингуэй максимально раскрыл свой принцип: «Хорошая проза подобна айсбергу, семь восьмых которого скрыто под водой». Эталонным в этом плане можно назвать рассказ «Снега Килиманджаро». По сюжету писатель Гарри Смит поехал на сафари, где поранил колено и не обработал рану йодом. Теперь он умирает от гангрены, а за ним ухаживает его любовница.

Весь рассказ строится на их коротких диалогах и воспоминаниях, в которые погружается Смит. При этом нет ярких метафор, нет подробных описаний чего бы то ни было. Только сухие и, на первый взгляд, не всегда связанные между собой слова. Однако монтаж воспоминаний Гарри и диалогов с его подругой дает очень мощный эффект погружения и заставляет читателя додумывать, дорисовывать образ героя. 

При этом «Снега Килиманджаро» невозможно разложить на цитаты: получаются реплики достойные Джейсона Стетхема. «Он любил слишком сильно, требовал слишком многого — и все разрушал», «Ничто не может причинить вред, если тебе все равно». Но все вместе складывается в мощную и скупую психологическую драму, о которой кричит эпиграф:

«Килиманджаро — покрытый вечными снегами горный массив, высотой в 19710 футов, как говорят, высшая точка Африки. Племя масаи называет его западный пик «Нгайэ-Нгайя», что значит «Дом бога». Почти у самой вершины западного пика лежит иссохший труп леопарда. Что понадобилось леопарду на такой высоте, никто объяснить не может».

Юз Алешковский. «Николай Николаевич»

Это книга не поможет разобраться в построении сюжета, в описании деталей, не поделится тихой жизненной мудростью, но точно покажет, как можно удачно совместить несовместимое. 

«Николай Николаевич» — это повесть, в которой бывший вор-карманник рассказывает свою жизнь (в частности, как попал в советский НИИ в качестве сотрудника). И его речь — самое примечательное: смесь блатного жаргона, кондового языка советских газет, околонаучных терминов, фольклора и мата. Живой, выразительный, афористичный язык. Цитаты по соображениям цензуры не приводим, очень рекомендуем найти их самостоятельно.